[МУЗЫКА] [МУЗЫКА] Итак, многообразная русская брань и ее функции. Первое. Начнем с основной функции, с той самой антивежливости, о которой я сегодня говорю. Матерная лексика — это способ оскорбить тех, кто слушает. Причем и тех, к кому я непосредственно обращаюсь, используя эти слова, например, называя имя этого человека, но и всех, кто слышит меня. И это очень любопытное свойство, характерное не для любой брани, но для матерной брани, безусловно. Дело в том, что непристойность русской табуированной лексики реализуется в ее звучании и написании. Причем просто нельзя произносить, нельзя даже цитировать: «Мне вчера Петя сказал...». И дальше следует матерное слово. Если я цитирую кого-то, то я как бы присоединяюсь к нему, я все равно совершаю этот акт произнесения непристойного табуированного слова. Соответственно, и если я говорю громче, чем положено, и меня слышит не только тот человек, к которому я адресуюсь, а и окружающие, то я оскорбляю их тоже. Именно поэтому, скажем, в советском законодательстве существовал закон о нарушении и неправильном поведении в публичном пространстве. Материться в публичном пространстве было нельзя. Даже если это просто, а эта ситуация, как ни странно, была довольно распространенная. Стоит человек один, ни с кем не разговаривает и просто матерится. Тем самым он на самом деле оскорбляет всех окружающих. Это важная вещь, и, в общем, можно было его пожалеть, конечно, но, по сути, он осознавал, что делал. Часто это был пьяный человек. Но вот эта ненависть к миру выражалась в бранных словах, обращенных вроде бы в никуда. Вроде бы в абсолютное пространство, но тем самым он задевал всех, кто слышал его слова. Это очень интересное явление. Я еще раз повторю, что оно характерно не для всех культур, не для всех языков и даже не для всех бранных слов. Но этот узкий слой матерной лексики, он устроен именно таким образом. Я могу просто выражать агрессию, ненависть к миру и тем самым оскорбляю всех, кто попадает в зону слышимости моих слов. Рядом с агрессией с помощью матерных слов находится и другой вид агрессии, которую сейчас принято называть «язык вражды» или «язык ненависти». Что это такое? Это языковые средства, это уже не матерные слова. Но это языковые средства с отрицательной оценкой какой-то группы людей. Как принято говорить, социальной группы людей, но, точнее сказать, группы людей, объединенных по различным признакам: национальным, религиозным, гендерным, возрастным и другими подобными признаками. Что это значит? Я думал, что опять не хочется их называть, но, например, если мы говорим о национальностях. Для некоторых национальностей, как правило, важных для нас, то есть либо живущих рядом с нами, либо соседей, либо каких-то далеких, но важных национальностей, вырабатываются, так сказать, «слова-дублеры» — слова с резкой отрицательной оценкой, слова часто оскорбительные. Степень оскорбительности может очень сильно различаться. Есть слова, которые я бы не хотел произносить публично, а есть, но произнесу их и заранее прошу прощения у этих национальностей, но это слова настолько литературные и редкие, что кажутся в большей степени смешными, чем оскорбительными. Скажем, французов и итальянцев литературно принято обижать и оскорблять словами: для французов — лягушатник, для итальянцев — макаронник. Понятно, что мы редко сталкиваемся с французами и итальянцами, в целом, но тем не менее вот такие легенды, что французы любят лягушек, а итальянцы любят макароны, я думаю, что вторая ближе к истине, реализуются в таких пейоративных, то есть негативных названиях. Есть названия гораздо более грубые, и некоторые из них являются оскорблениями. Вот этому языку вражды можно противостоять по-разному. У нас, скажем, некоторым словам противостоит закон, потому что, собственно, есть закон о разжигании вражды. И с помощью некоторых слов очевидным образом эта вражда разжигается. Если говорить о какой-то борьбе вне закона, то нельзя не назвать такое явление, как политкорректность. Она существует во всем мире, и, в частности, одно из проявлений ее заключается в выталкивании из языка таких оскорбительных слов, оскорбительных по отношению к какой-то социальной группе. Я приведу примеры не из русского языка. Скажем, из немецкого языка было вытолкнуто, фактически запрещено в публичном пространстве слово Zigeuner — название, соответствующее русскому «цыган», и заменено на два других слова. Это очень интересная вещь. Почему это произошло? Да потому что с этими словами связаны негативные ассоциации, так исторически сложилось. Слово вражды, если так можно сказать, официально запрещено к употреблению, по крайней мере, в публичном пространстве оно не употребляется или наказывается его употребление. Конечно, язык вражды — явление отличное от табуированной лексики. Оно, может быть, более современное. С ним борются, в том числе законодательно, хотя мы знаем, что и с табуированной лексикой тоже борются законодательно, в частности, наши средства массовой информации штрафуются за употребление матерных слов. Но это очень интересно, как общество воспринимает эту лексику и как пытается не то чтобы противостоять ей, но регулировать ее. Однако самое, если хотите, забавное состоит в том, что от брани есть польза. Я приведу пример двух исследований одного ученого. Ричард Стивенс из Килского университета в Великобритании провел несколько исследований, связанных с бранью. Одно заключалось в такой компьютерной игре. В нее играли люди, части из них, половине можно было произносить любые слова. Игра напряженная, много проблем возникало. Можно посмотреть, как это описывается на сайте. Другой части было запрещено использовать грубые, резкие слова. И оказалось, что люди, использовавшие табуированную, резкую, бранную лексику, справляются с заданиям лучше. Еще более ярко это проявилось в другом исследовании профессора Ричарда, когда предлагалось испытуемым держать очень холодный стакан в руке. И вот те, которые в это время ругались, держали его дольше, чем те, кто не ругались. Это выглядит, конечно, анекдотично, но за этим стоит глубокая правда жизни. Человек, ругавшийся в этот момент, освобождается от отрицательных эмоций. Мы же знаем, что, скажем, если больно, то лучше стонать или, если это очень резкая боль, лучше кричать. Так легче терпеть. Так вот, бранная лексика берет на себя ту же самую функцию. Поэтому результаты этих исследований, в каком-то смысле, тривиальны. Этого следовало ожидать. Человек, выпускающий пар таким образом, естественно, оказывается устойчивее психологически, чем тот, который копит это в себе. Еще одна функция, о которой я уже упоминал, — установление контакта с помощью бранного слова. Я рассмотрю эвфемизм, чтобы его можно было произносить. Слово «блин», которое является эвфемизмом, то есть заменой матерного слова, которое начинается, похоже на него. Собственно, матерные слова ведут себя так же. «Ну, вы, блин, даете!» — это совершенно устойчивое выражение, которое даже в национальном корпусе русского языка находится многократно. Это «блин», которое устанавливает такие фамильярные отношения с собеседником. >> Вы прошли цензуру злобных зрителей, несмотря ни на что. Ладно, а сейчас у нас в программе будет злобная дырка, то есть реклама. Всем пить компот. Через две минуты, блин, вот чтоб на этом самом месте! >> Или вот еще пример человека, который точно не агрессивен. Он оправдывается. Это пример из произведения Сергея Солоуха: «А я же... я же там... да вы-то знаете, блин, мужики... я там и близко не был». Вот это жалкое «блин». Он пытается установить контакт, оправдаться. Почему он делает с помощью этого слова? Да потому, что это и есть слово контакта. Я в свое время был поражен Когда на вручении кинематографической премии «Ника» вышел очень известный актер на сцену получать премию и начал свое выступление со слова «блин». Казалось, что это не очень прилично, однако зал его внимательно слушал. И надо сказать, что он прекрасно владел словом. Он использовал это слово «блин» для установления контакта. Мы здесь все свои, мы себе можем позволить вот настолько неформальную лексику. Собственно, использование матерной брани имеет иногда ту же функцию. Мы здесь свои, мы можем материться. Да, правильнее, когда начинает использовать брань человек с более высоким статусом. Если, скажем, встречаются взрослые люди и какой-то молодой человек, то если он начнет с мата, это будет странно. Это будет восприниматься именно как агрессия или втирание в доверие. А вот если начнут мужики, тогда и ему тоже можно будет. Вот казалось бы, брань как выражение агрессии, выражение злобы, оказывается, может способствовать и сближению людей. Про брань надо сказать еще важную вещь. Можем ли мы от нее избавиться, или все-таки в языке она должна быть. Ответ будет, конечно, должна быть. И вот те призывы выкинуть табуированную брань из языка, избавиться от мата, они, к сожалению, просто по факту не имеют никакой перспективы. Брань нужна людям. Нужна, потому что она выполняет очень важные функции. Еще раз повторю: одна из важнейших функций — это агрессия, и пока есть агрессия в мире без брани не обойтись. Ну а представить себе человека без агрессии, по крайней мере, не в моих силах, и брань, конечно, обслуживает эту функцию. Чем сильнее брань, чем больше она табуирована, тем она лучше эту функцию обслуживает. И некоторые, так сказать, полезные функции у нее тоже есть. Ну и, конечно, основным, главным героем этой лекции стала не-вежливость через дефис. Когда мы можем отказаться от этикета, когда он нам не нужен, мы не хотим обидеть собеседника, не хотим показать свою неконструктивность в коммуникативном смысле, просто нам это не нужно. И вот эти параметры, эти характеристики я назвал. Это особые типы собеседников, то есть те собеседники, с которыми идет не вполне обычный разговор. Это может быть моя собака, это может быть природа, с которой разговаривают поэты, это может быть что-то, что не может мне ответить, или кто-то, кто не может или не хочет мне ответить. Кроме того, очень важные и отчасти связанные между собой параметры — эмоциональность общения, эмоциональность отношений и близость людей, может быть, не насыщенная так эмоционально, но все равно, близость, и это делает использование этикета, нормирование нашего речевого общения необязательным или даже ненужным. Ну вот на этом я закончу эту лекцию и закончу весь курс, потому что, собственно, антиявления всегда подчеркивают важность явления в целом. Мы говорили о речевом этикете. [МУЗЫКА] [МУЗЫКА]
