0:00
[МУЗЫКА]
[МУЗЫКА] Итак,
у нас есть классическое определение знания.
Оно очень хорошее.
Почему оно хорошее?
Потому что, во-первых, в нем показывается связь между знанием и мнением.
Мы говорим: знание — это истинное обоснованное мнение.
То есть знание и мнение не противопоставляются каким-то абсолютным
образам, как пытались сделать Парменид и Платон.
Мы связь видим.
А дальше по частям объясняется,
чем отличается знание от всех остальных мнений.
Например, мнения бывают ложными, а знание всегда истинно,
мы уже отличили знание от ложных мнений.
Но осталась задача отличить знание от истинных мнений.
И здесь ключевым отличием является признак обоснованности.
Кажется, поэтому определение знания как истинного
обоснованного мнения и является таким хорошим.
Оно простое, и элегантно, аккуратно схватывает все то, все те интуиции,
которые мы хотели вложить в понятие «знание».
Но теперь настало время разобраться с этим классическим определением.
Несмотря на то, что оно такое хорошее и такое простое,
всегда ли оно будет работать?
Справляется ли оно в полном объеме с теми ожиданиями, которые мы к нему предъявляем?
Является ли истинное обоснованное мнение знанием?
Из классического определения мы можем представить себе,
что есть три слагаемыч: мнение, истинность и обоснованность.
В том числе истинность и обоснованность идут у нас как отдельные признаки.
Мы их подключили в определение через запятую или через союз «и», неважно,
как отдельные признаки.
Но действительно ли они отдельные,
ведь обоснованность мнений как признак мы привлекли для того,
чтобы этой обоснованностью крепилась истинность?
То есть интуитивно обоснованность и истинность должны быть связаны,
причем тесно связаны.
Если мы станем их рассматривать как два отдельных слагаемых,
не потеряем ли мы что-то важное?
Примерно об этом был задан вопрос
в 60-х годах малоизвестным американским философом Эдмундом Гетье.
Статья его так и называлась «Является ли истинное обоснованное мнение знанием?».
Похожий вопрос чуть позже задает Родерик Чизолм в своей капитальной книжке «Теория
познания», а гораздо раньше еще Бертран Рассел задавался подобным вопросом.
У этих трех мыслителей что общего?
Они заметили, что признак обоснованности,
которым мы хотим сделать истинность наших знаний неслучайным, сам этот
признак обоснованности с истинностью может быть связан случайно, и что тогда?
Я планирую сейчас рассказать про три примера,
которые ставят под сомнение классическое понятие знания.
Пример первый.
Мы находим его в книжке Бертрана Рассела.
Пример с Алисой.
Алиса вечером смотрит на циферблат часов и видит,
что часовая стрелка указывает на 8, а минутная на 12.
Алиса приходит к мнению, что сейчас 20:00, то есть 8 часов вечера.
Это мнение истинно, поскольку в тот момент действительно 20 часов.
И оно обосновано, оно очень хорошо обосновано наблюдением показаний часов.
Это дает нам основание считать, что Алиса обладает знанием о том,
который сейчас час.
Знает ли Алиса, что сейчас 20 часов?
Да, вроде бы знает.
Все слагаемые определения налицо.
Однако Рассел предлагает нам задуматься о таком сценарии: что,
если на самом деле часы остановились ровно 12 часов назад и
сейчас показывают правильное время абсолютно случайным образом.
Готовы ли мы теперь назвать это мнение Алисы знанием?
Мы сразу говорим: «Нет, тут опять получилось случайное совпадение».
Вот подумайте, пожалуйста, чем отличается этот случай от предыдущего.
В этом случае разве мнение Алисы менее истинно, чем в прошлый раз?
Нет, по-прежнему 20:00.
Разве это мнение менее обосновано?
Нет, в прошлый раз она посмотрела на часы, увидела стрелки и пришла к мнению,
и сейчас то же самое — посмотрела на часы, увидела стрелки и пришла к мнению.
Так в чем же дело?
Интуиция подсказывает нам,
что в этом примере как-то разошлись между собой обоснованность и истинность.
То, что делает мнение Алисы истинным,
и то, что делает его обоснованным, это не одно и то же.
Мы потеряли какую-то важную, кажется, связь.
Следующий пример.
Это пример из уже упомянутой ранее статьи Эдмунда Гетье.
Пример про Джонса и Смита.
Представьте, что у Смита есть друг Джонс,
и Смит имеет веские основания считать, что Джонс водит Форд.
В каком смысле водит Форд?
Present Indefinite.
То есть он в настоящее время, достаточно регулярно передвигается на этом
автомобиле, у него есть права, есть свидетельство о собственности на этот
автомобиль, и он неоднократно подвозил Смита на этом своем автомобиле.
Итак, у Смита есть очень хорошие основания полагать, что Джонс водит Форд.
С другой стороны, у Смита есть еще один друг Браун, с которым Смит давно потерял
связь, и о местонахождении которого он сейчас абсолютно ничего не знает.
Чем хорош этот пример?
Мы можем искусственным образом при помощи логического союза «или»
сконструировать некоторую новую мысль, а именно: «Джонс
водит Форд или Браун находится в Барселоне».
Внимательно вслушаемся в конструкцию этой мысли.
Она построена при помощи союза «или».
Первая часть «Джонс водит Форд» — она нам уже знакома.
Это та самая мысль,
которая является истинной и обоснованной и которая интуитивно кажется знанием.
Вторая половина, что Браун находится в Барселоне — она и не истинна,
и не обоснована.
Но у союза «или» такое прекрасное логическое свойство,
что если хотя бы одна из двух половинок этого разделительного предложения истинна,
если хотя бы одна из них обоснована,
то и все предложение в целом истинно и все предложение в целом обосновано.
Поэтому, внимание, ключевой шаг данного аргумента: если мы считаем,
что Смит знает про то, что Джонс водит Форд,
мы должны прийти к выводу, что Смит также знает более сложную мысль,
что Джонс водит Форд или Браун находится в Барселоне.
По крайней мере,
к этому заключению нас подводит обычная логика и логические свойства союза «или».
Однако попробуем сценарий немножко изменить.
Допустим, что в данный момент Джонс больше не водит Форд.
Он буквально накануне разбил свой автомобиль и теперь вынужден кататься на
велосипеде.
В то же время, по совершенной случайности и абсолютно неизвестным
для Смита образом, Браун действительно буквально недавно
на днях приехал в Барселону и сейчас там находится.
Попробуем теперь еще раз посмотреть на сложную мысль о том,
что Джонс водит Форд или Браун находится в Барселоне.
Первая половина про то, что Джонс водит Форд, уже перестала быть истинной,
но еще остается обоснованной, потому что те основания, которые делали это мнение
знанием, они у Смита по-прежнему остались, он по-прежнему помнит,
как Джонс возил его, показывал ему права и свидетельство на автомобиль.
Вторая половина этого предложения про то, что Браун в Барселоне,
теперь оказалась истинна, хотя про это Смиту ничего не известно.
Еще раз оценим целиком всю эту мысль.
Является ли данная мысль истинной?
Да, но уже не за счет первой части, а за счет второй.
Но в целом она по-прежнему является истинной.
Является ли эта мысль обоснованной?
Да, все еще за счет первой части.
Она перестала быть истинной, но все еще осталась обоснованной.
Напомню, свойства союза «или» таковы, что, если хотя бы одна половина обоснована,
то и все предложение обосновано.
Красивый пример, потому что мы здесь видим, что мысль истинна
из-за одной половины, а обоснована - из-за другой половины.
Готовы ли мы теперь сказать: «Смит знает,
что Джонс водит Форд или Браун находится в Барселоне»?
Как в примере с Алисой, кажется, теперь нет,
хотя формально все признаки нашего критерия знания здесь соблюдены.
И третий пример из этой серии.
Он из книжки Родерика Чизолма.
Представьте себе парня по имени Родди,
у которого очень хорошее зрение и надежная способность распознавать увиденное.
Родди стоит перед полем, и на поле перед собой он видит овцу и формирует
истинное и очень обоснованное мнение, что перед ним на поле находится овца.
Однако на самом деле... Вот он - тот поворот сюжета,
который мы во всех трех случаях наблюдаем!
Родди не знает, что на самом деле он смотрит на хорошо
сделанную фотографию овцы, фанерный силуэт с фотографией овцы.
Настоящая овца там тоже есть, она скрывается по ту сторону,
за контурами фотографии.
Поэтому мнение Родди о том, что на поле находится овца, оно, конечно,
истинно, но не из-за того, что он видит: видит он только фотографию.
Опять перед нами случай, когда то, что делает мнение истинным, и то,
что делает его обоснованным, - это разные вещи.
Готовы ли мы теперь назвать мнение Родди,
по-прежнему обоснованным и истинным знанием?
Кажется, нет.
Что же нам делать с этими контрпримерами?
Для каждого контрпримера в отдельности могут быть какие-то свои
локальные лекарства.
Например, в истории про Смита и Джонса мы можем наложить ограничение на аксиому
логического всеведения.
То есть сказать, что если Джонс знает какое-то предложение,
не обязательно он знает и любые другие сложные предложения,
построенные из первого при помощи союза «или».
Если он знает какое-то предложение, не факт,
что он знает все логические следствия из этого предложения.
Да, это разумное возражение, и оно спасает нас от примера Гетье.
Но для остальных примеров оно не подходит, потому что в случае с Алисой или в
случае с Родди мы не видим никакого дедуктивного получения знаний.
Мы можем в примере с Родди потребовать наличия причинной связи между мнением,
которое истинно и обосновано, и тем событием, которое к этому мнению привело.
Зрительное восприятие у Родди есть, но те лучи,
которые достигают сетчатки его глаза, идут не от овцы, а от фотографии овцы.
То есть причинной связи между овцой, про которую у него мнение, и его мнением нет.
Это объясняет, почему мы не называем это знанием.
Не знание это, а всего лишь мнение.
Опять же, это лекарство только для примера с овцой.
Оно никак не работает в примере с Алисой.
Ведь между Алисой и временем нет никакой причинной связи и быть не может.
Что нам делать в примере с Алисой?
Можно усилить требования к надежности обоснования, сократить срок
годности обоснования наших мнений, но все эти решения кажутся локальными.
По большому счету, кажется, у нас всего две возможности.
Если мы хотим решить проблему целиком, то либо мы должны признать, что действительно
все эти примеры содержат знание, просто знание — это не совсем то, что мы ожидали.
Да, это странный, экзотический случай, но тоже знание.
Другой же вариант — поискать какой-то скрытый ингредиент знаний,
какой-то четвертый, дополнительный ингредиент.
Хотя, на самом деле, как мне кажется, правильным решением будет
внимательно разобраться, как связаны между собой обоснованность и истинность.
Подведем итоги.
Истинность и обоснованность знания очень тесно связаны.
Рассматривать их как отдельные слагаемые в определении было бы большим упрощением,
приводящим к ошибкам.
Однако нам все еще не ясно,
на чем именно основана эта связь и может ли она оказаться случайной.
Если эта связь оказывается случайной, мы получаем целую серию
контрпримеров к классической концепции знания, примеров в стиле Гетье.
По отдельности все эти примеры кажутся вполне преодолимыми, но общего рецепта,
как их в принципе решать, у нас пока еще нет.
И подводя итог, что получается?
Классическое определение знания, оно хорошее,
оно работает в большинстве стандартных ситуаций.
Но вот в ряде пограничных случаев оно оказывается неприменимо,
и осознание этого, как мне кажется, здорово продвигает нас вперед.
Это немножко парадоксальное замечание.
В следующий раз мы рассмотрим еще несколько парадоксальных ситуаций,
связанных с познавательным процессом.
[МУЗЫКА]
[МУЗЫКА]
Углева Анастасия ВалерьевнаДоцент
Мартынов Кирилл КонстантиновичДоцент
Мишура Александр СергеевичПреподаватель
Горбатов Виктор ВикторовичСтарший преподаватель
