[МУЗЫКА] [МУЗЫКА] Со второй половины XVIII века главной фабрикой культуры становится французская культура. Это связано и с определенными экономическими, и политическими особенностями. В это время французская культура несомненно доминирует, и, возможно, она становится такой моделью для всей европейской культуры. Французский язык именно в этот момент проникает в другие, и именно в XVIII веке русское дворянство заговорило по-французски. Я думаю, что, если бы не Французская революция и Наполеон, то мир сейчас говорил бы не на английском, а на французском. Именно французы осознанно ставят задачу создать теорию культуры. Это один из тех моментов, с которого мы уже понемногу переходим от изучения латентных форм философии культуры к теориям, настоящим теориям. Вот здесь список мылителей, ключевых для этого процесса. О них мы поговорим теперь. Вот здесь довольно характерная картинка того, как в кафе, кажется это кафе «Прокоп», которое и сейчас существует в Париже, просветители обсуждают свои идеи. Клубная система, так сказать, дискуссий как раз становится в это время основной и принципиально важной, потому что клуб и салон — это место, где могут сосуществовать разные точки зрения, и где люди разных профессий могут на общепонятном языке кратко и изящно выразить свои идеи. Это, кстати говоря, один из культурфилософских концептов французского просвещения. Не специализация излишняя, не доминирование одного над другим, а как раз общее пространство, то, чего боялся Бэкон, этого идола рынка, здесь для французов оказывается идеальным пространством культуры. Принципиально важным для становления философской культуры был один спор, который затеяли французские интеллектуалы в последней трети XVII века. Этот спор в литературе называется «спор древних и новых». И о нем несколько слов надо сказать обязательно. В Академии Французской, которая сама по себе была продуктом некой государственной культурной программы, именно она должна была вырабатывать, с точки зрения Людовика XIV, вот такие воспитательные модели новой культуры, новой власти. Так вот в этой Академии зашел спор о том, как должны вести себя интеллектуалы, которые служат культуре и эпохе. Спор возглавили два знаменитых мыслителя и художника. Один — это Шарль Перро, которого мы здесь видим. Автор «Сказки о Красной Шапочке», но ещё и автор ряда теоретических произведений. Он выдвигает идею служения времени: новое время вовсе не воспроизводит старые каноны, и интеллектуал как раз к тому и призван, чтобы понять дух времени и служить ему, но и, разумеется, государю, который его тоже воплощает. Шарль Перро написал поэму про век Людовика XIV. Она была немножечко такой льстивой. И этот панегирик очень раздосадовал других французских академиков, которые выдвинули контртезис: они решили утвердить мысль о том, что настоящий деятель культуры должен служить идеалам, не государю, не времени и не сиюминутным интересам, не тому, что мы бы сейчас назвали словом «идеология». А Перро предложил построить идеологию, то есть заставить идею служить времени. Так вот его оппоненты сказали, что нет, настоящий интеллектуал служит принципам и идеалам. И в этом его польза. Потому что все остальное как раз может служить времени. А интеллектуал не должен. Столкновение этих двух принципов оказался настолько важным, что спор, вообще-то говоря, длился... да может быть он длится и сейчас. Когда мы дойдет до XX века, то мы вспомним книги, которые воспроизвели этот спор. Книга Жюльена Бенда «Предательство клерков» напрямую возвращает в XX веке нас к этому спору. Партию оппонентов возглавлял Никола Буало, известный нам как теоретик классицизма знаменитый. Почему эти две партии называются партии «древних» и «новых»? Потому что спор изначально пошёл о том, можно ли превзойти античную литературу, Гомера и других. Естественно партия «новых» говорила, что можно, потому что новые времена и новые ценности и вкусы. А партия «древних» говорила, что есть абсолютные точки отсчета, которые превзойти невозможно именно потому, что они как бы вечные, абсолютные. Ну, на первый взгляд, современному человеку может показаться, что этот спор пустой, который легко решить. Каждый, конечно, деятель каждой эпохи имеет свое своеобразие, все они имеют место в общей истории. Но это для нашего немножко такого релятивистского сознания. А в эпоху Буало остро возник вопрос о том, если ли вечные ценности? Или все ценности сводимы к духу эпохи? Если так, то все относительно. И, вообще-то говоря, ценность приобретает характер просто временного относительного типа. Напоминаю, что в это время пошатнулся авторитет христианской религии. Наука вытеснила немножко философию, которая тоже рассматривалась как устаревшая догматическая форма знания. Ну и многие скептики говорили, что ничего абсолютного нет, включая и моральные ценности, которые, вообще-то, всего лишь выражение стиля и духа времени. Вот эта модель, к которой мы-то с вами почти уже привыкли, показалась чем-то страшным и опасным партии так называемых «древних», которые считали, что есть непреходящие, абсолютные, вечные ценности. И именно интеллектуалы должны их защищать, потому что они их в состоянии видеть. Это не значит, что нет динамики. Можно писать по-другому, можно соревноваться с Гомером. Но мы признаем, что античная литература открыла что-то, что позволяет нам в ее пространстве дальше жить. Ну как, скажем, геометрия Евклида. Конечно, не мешает геометрия развиваться и создавать, может быть, даже неевклидовые формы. Но она будет абсолютной точкой отсчета всегда, как скажем, аксиомы геометрии или аксиомы моралей, или догмы религий, или, если угодно, формальная логика Аристотеля. Менять, развивать можно, но всегда помнить, что есть такие абсолютные точки отсчета. Именно они, с точки зрения партии Буало, создают человека как единственное существо, которое может охранять вот эти ценности и сопротивляться, если угодно, течению времени. Вот начинается великая острая битва, которая шла с 80-х годов XVII века до 20-х годов XVIII. То есть примерно где-то лет 40 шли споры, которые втянули в себя чуть не всю читающую Европу. Вот Лабрюйер, который участвовал в этом споре весьма активно на стороне «древних», автор знаменитых афоризмов о природе человека. Расин, знаменитый классицист-драматург, который занимал, так сказать, несколько сдержанную, но все-таки позицию близкую партии «древних», позицию абсолютной ценности, в том числе моральных норм. Это стержень, вокруг которого классицисткая драма вращается. Фонтенель, который, в общем, тоже склонялся к партии «древних». Но многие предлагали, как Фонтенель, компромиссные варианты, которые в XIX веке победили. Вот, между прочим, картинка из иллюстраций к книге Фонтенеля о множественности миров. Идея множественности миров в космосе, населенностью других планет — это идея была популярна в то время. И даже нучно-фантастические произведения о путешествиях на другую планету, они тоже появились в это время. Это как сам жанр научной фантастики. К нашей теме это имеет отношение, потому что множественность миров — это значит множественность культур. Значит, еще несколько слов о споре «древних» и «новых». Речь шла о том, может ли искусство и культура в целом стать создателем такого идеологического мифа для своей эпохи. Или же главная задача культуры – это разоблачать мифы в пользу вечных ценностей. Это довольно актуальный спор. Но надо сказать несколько слов и о том, что партия «новых» все-таки действительно проложила новые пути. Именно они стали говорить о том, что необходимо культуру понимать как то, что включает в себя и низкие слои культурные, например, народную фольклорную культуру. Перро ведь не случайно стал сочинять сказки, это была литературная обработка фольклора, это была принципиальная программная деятельность. Нужно развивать новые жанры, такие как роман, опера — новорожденный, собственно, синтез слова, действия и музыки. И, собственно говоря, вот эта психологизация нового искусства, она тоже поддерживалась «новыми». Так что мы с вами вряд ли сможем однозначно занять позицию той или иной партии, но должны с вами запомнить и взять с собой в багаж вот это противостояние двух конфликтных позиций. Есть ли абсолютные ценности или все растворяется в духе времени и эпохи. Двинемся дальше. Пока мы останемся во французском Просвещении и переходим в зрелый XVIII век, но потом вернемся, чтобы посмотреть на другие национальные школы мысли. Шарль Монтескьё, мыслитель, который, собственно говоря, и создает первую теорию культуры в явном виде. Пожалуй, именно он задает правила рассуждения о культуре, которые для французов останутся, ну чуть ли не на 100 лет вот такими неизменными. Монтескьё выдвигает, во-первых, практический такой императив для самого себя, может быть. Он говорит, что, рассуждая о множественности культур, нужно их, кроме всего прочего, изучить на практике. Он, может быть, одним из первых осуществляет то, что мы называем «полевым исследованием культуры». Он ездит по Европе, наблюдает, записывает, сравнивает и систематизирует. По сути дела, вот такое эмпирическое, компаративистское исследование осуществляет где-то так в 20-е— 30-е годы. В 1748-м году он напишет знаменитую книгу «О духе законов», или, может быть, точнее перевести «О смысле законов», где пытается объяснить устройство культуры, исходя из базовых, статичных довольно элементов, которые предопределяют культурный тип. Эти элементы — климат, (но, напоминаю, что в те времена словом «климат» обозначалась не погода, а все-таки совокупность природно-географических факторов такая общая), рельеф, плодородность почвы, нравы и ведущие эмоции данного региона, способы ведения хозяйства. Вот эти параметры, среди которых, на самом деле, климат, почва и рельеф являются фактически главными, ибо они формируют и нравы, и психологические реакции. Вот эта совокупность порождает культуру как целостный тип. Новым была здесь такая вот идея детерминации, которая объясняла культуру, изменяющуюся исходя из неизменного комплекса. Потом и XIX и даже XX век полюбит такой ход мыслей и многие будут пытаться объяснить духовное, культурное и историческое, исходя и каких-то вот базовых, может быть, даже не очень духовных процессов, которые все предопределяют. Мы об этом еще поговорим. Следующая новая идея была о том, что культура — всегда комплекс элементов, причем меняется она во времени, именно потому что меняется баланс этих составляющих. Важной идеей было то, что наряду с почвой и рельефом экономика является важнейшей детерминантой культуры. Довольно интересна была идея о том, что политическое предопределяется не только климатом, рельефом, но и что ли как бы вот таким почвой и рельефом психологии народа. Есть устойчивые психологические такие константы, которые предопределяют склонность к тому или иному правлению. Монтескьё говорит, что обычно есть, можно найти, в каждом типе социума доминантные эмоции, что ли. Скажем, для деспотии – это страх, для аристократического государства – это честь, уважение к традиции, ну, и для теократических – это богобоязненность, и так далее. Особенно большое впечатление на современников произвел, так сказать, научный подход к проблеме. Тут уже разговор не о ценностях и смыслах, а об определенной механике, которая формирует культуру. Монтескьё при этом совсем не лишен своей аксиологии, что ли, то есть представления о том, что есть ценности, к которым нужно стремиться. И он считает, что политическая свобода, несмотря на все детерминанты культурные, должна быть для всех культур такойцелью. Именно Монтескье считается отцом знаменитого учения о разделении властей и оно тоже как бы служит этой цели – цели показать, что можно в разных социальных условиях в той или иной степени воспроизвести справедливый баланс и взаимоограничение властей. То есть ни климат, ни психологическая, так сказать, почва не предопределяет рабство. Это, конечно, просветителям французским идея тоже была важна и близка. [МУЗЫКА] [МУЗЫКА] [МУЗЫКА]
