[ЗВУК] Итак, в Россию пришла Перестройка. Точнее, она пришла в Советский Союз. Это было удивительно и странно. «...Нужны революционные сдвиги», — говорил Михаил Сергеевич Горбачев. И школа, которая базировалась вот на этом лицемерии, она просто взорвалась. Так начался золотой век российской школы. 1986 год, мы увидели Горбачева. Первым секретарем МГК является Борис Николаевич Ельцин. Он приходит на встречу с директорами школ и говорит с нами на одном языке. Единственное, что было и что, наверное, как я сейчас понимаю, нас спасло и спасло тех директоров, с которыми будете вы знакомиться в курсе, — это то, что нам совсем не платили денег. А раз нам не платили денег, то мы могли делать все что угодно. И это было очень здорово. И это продолжалось где-то до середины 90-х годов, когда лозунг «Свобода, и вы делаете все, что хотите» был заменен лозунгом «Деньги в обмен на обязательства». Мы вам платим деньги, а вы делаете то, что мы хотим, а не вы хотите. Так, в середине 90-х (я чуть-чуть забегаю вперед) ушло время реализации собственных идей за государственный счет. Наверное, именно поэтому, потому что мы были такие нищие и такие несчастные, мы были несчастные как приносители денег домой и счастливые как авторы своих собственных идей, которые могут их воплотить в жизнь. Под влиянием внешней среды был запущен процесс ускоренной демократизации, гуманизации и гуманитаризации. Ускоренной — я подчеркиваю это слово. «Ускоренной» — это означает, что то, что делалось, опережало обеспечение этого делания. Нормативная база просто-таки не успевала за тем, как быстро освобождались школы от этого лицемерия и, я бы даже сказал, чванства что-ли, которое присутствовало в школе. Была предпринята попытка предоставить школе свободы, а школа предоставляла свободу ученику. И это было замечательно. Я видел, придя к Александру Наумовичу Тубельскому, как ученик шестого класса подошел к директору, пожал ему руку и спросил: «Как дела?» Для советской школы это была... ну я не знаю, это такая ересь, это просто трудно себе представить. Так произошла десакрализация образа учителя. Когда сегодня говорят, что теперь перед учителем не снимают шляпу... А может быть, перед ним не надо снимать шляпу? Может быть нужно, чтобы он выполнял то, что он должен выполнять. Может быть нужно, чтобы он не любил детей, а любил работать с детьми. Появилась ненавистное многими и сегодня словосочетание «образовательная услуга», которую учитель должен выполнять качественно. Некоторые учителя, отдельные директора школ пытались в своем классе, в своей школе строить новые гуманные демократические отношения. Коллеги, это была социальная революция, но это была странная революция. Это была революция, когда все со всем были согласны, когда родители были согласны, что у их детей по восемь уроков в день. И дети не переживали за то, что они должны будут все воскресенье не бегать друг за другом, а делать эти самые уроки. Учителя, поняв, что они все могут, стали вставлять в программу все, что не могли вставить при советской власти. В программе появился Пастернак, совсем другой Шолохов, совсем другие акценты были расставлены в западной литературе. Произошла гуманизация. Ребенка попытались считать человеком. Это было то же самое, что в начале XX века во время торжества индустриальной школы сделали Джон Дьюи, Рудольф Штайнер, Мария Монтессори, Александр Нилл. Я хочу сказать следующее: любая инновация — ответ на очень сильное давление. Индустриальной школе начала XX века нужен был педагогический конвейер, который реализовывался школой Каменского, и появились инновационные школы — школы, в основе которых лежала другая образовательная философия, по иному работал ученик, по иному работал учитель, иначе строились взаимоотношения между учителем и учеником. И вот через 70 лет после этой социальной революции в европейской и мировой педагогике такая революция произошла в России. Свобода была дана инновационным школам. Она позволила им попытаться захотеть, я обращаю внимание — попытаться захотеть. Выйти из ряда и сделать школу адресной. Сделать школу субъектом образовательной политики. Так появилась Ассоциация инновационных школ, значительная часть авторов школ, с которыми вы познакомитесь, — члены Ассоциации инновационных школ, первым президентом которых был Александр Наумович Тубельский, директор и создатель школы самоопределения. Школа стала работать по авторским программам, учителя стали работать по авторским программам. Им свобода позволила вставить в программы все, что они хотели это сделать раньше, позволила начать дискуссии. Свобода разрешила школе предоставить школьнику свободу. Появились курсы по выбору, профильное обучение, индивидуальные учебные планы. Сегодня это банально для школы, а тогда это было абсолютной инновацией, разрушалась единая структура образовательного пространства внутри школы. Я помню, как мы в школе придумали курсы по выбору и даже назвали их так, как назвали их иностранцы, как называются они в Англии — элективные курсы, потому что один из наших учителей знал греческий, так как занимался археологией. Появились элективные курсы. Но каково же было наше потрясение, когда мы узнали, что лет 50 или 60 назад эти курсы были в Англии, и они работают в Англии, в Америке, в странах Западной Европы. С одной стороны, у нас была гордость, что мы придумали так, как придумали другие, а с другой стороны, это ведь следствие закрытого общества. Начал искать свой педагогический камень каждый автор школы. Сразу скажу, что это, к сожалению, несколько удалило друг от друга лидеров. Они были едины до тех пор, пока боролись против монолитной «единой средней общеобразовательной» политехнически, но каждый из них считал и искал свой «педагогический камень». Кто-то обнаруживал или пытался обнаружить содержательное ядро образования. Кто-то искал универсальные языки, кто-то строил школу ступеней, и это все сегодня в практике. Эти находки присутствуют в сегодняшней школе, их можно найти. Еще одна задача, которая стояла перед нами, — это найти замену квазиобщественным организациям. Я имею в виду пионерскую и комсомольскую организацию. Хотим мы или не хотим, но школьная жизнь держалась на них, как шашлык на шомполе. И это была тоже очень интересная задача. Кто-то создавал в школе перенасыщенную образовательную среду: появлялись газеты, театры, что только не было. Кто-то обеспечивал кружки очень интересные, необычные. В школу потянулись, и нам это очень помогло. Освободившиеся на работе (предприятия закрывались) умные теоретики (в школе мало, не вовремя, но что-то платили), и появились в школе вот эти чудики, которых мой сын называл Паганелями, которые, конечно, не могли войти и удержать класс, но замечательно занимались с группой абсолютно доверившихся им, увлеченных детей какой бы то ни было наукой. Я подчеркиваю — именно наукой. Вот в таком состоянии, с такими характеристиками и чувством российская школа подошла к 90-му году — году, когда состоялся в декабре 1989 года Всероссийский съезд учителей, который определил новую программу развития, которая до сих пор реализуется. Ну конечно, там был только стратегический замысел, но она до сих пор реализуется. Но тем не менее, теперь нам стоит поговорить несколько о другом, почему же этот период романтизма так быстро угас. [ЗВУК] [ЗВУК]
